Алексей Прасолов: листа несорванного дрожь

13 октября 1930 года в селе Ивановка-2 Воронежской области родился «тихий лирик» Алексей Прасолов. 93-й день рождения поэта Prosodia отмечает его стихотворением, можно сказать, эталонным для «тихолирического» направления в отечественной поэзии.

Медведев Сергей

Листа несорванного дрожь,

И забытьё травинок тощих,

И надо всем ещё не дождь,

А еле слышный мелкий дождик.

Сольются капли на листе,

И вот, почувствовав их тяжесть,

Рождённый там, на высоте,

Он замертво на землю ляжет.

Но всё произойдёт не вдруг:

Ещё – от трепета до тленья

Он совершит прощальный круг

Замедленно – как в удивленье.

А дождик с четырёх сторон

Уже облёг и лес, и поле

Так мягко, словно хочет он,

Чтоб неизбежное – без боли.

1971

Чем это интересно

Алексей Прасолов – поэт с непростой судьбой и еще более непростым характером. За свою жизнь он сменил 23 места работы: работал учителем в сельских школах (в 1951 году Прасолов окончил Россошанское педучилище), корректором, завклубом, корреспондентом в районных газетах Воронежской области и в самом Воронеже.

Прасолов признавался, что жизненные впечатления стали источником его поэзии.

Впечатлений было хоть отбавляй: безотцовщина, война, оккупация, неудачный брак, развод.

В начале 60-х Прасолов сидел в тюрьме. То ли один раз, то ли два, непонятно.

Сел, как говорится, по пьянке. Твардовскому Прасолов говорил, что уходя с работы, надел спьяну пальто главного редактора редактора, и его обвинили в краже. Твардовский слышал и другую версию: дали четыре года, поскольку с похмелья разбил стекло у соседа, залез на кухню и закусил лежащими на столе сырыми яйцами.

Судя по всему, статья были не слишком тяжелой: в тюрьме Алексей Тимофеевич заведовал библиотекой. Библиотека выписывала основные «толстые» журналы, и у Прасолова была возможность заняться самообразованием. Из колонии он писал: «Завтра же самый длинный день, воскресенье. Обещают кино, в 11 часов. Отбой. Иду спать с Достоевским. Он тяжёлый, порою страшно, но я его не боюсь. Душа как-то выше этих человеческих ужасов жизни» (15.06.1963).

«Выполняю свой литературный план. Завёл новую общую тетрадь – 1963 год. Уже одним стихом открыл её, два очередные в работе. Делаю часа два-три утром и – ночью после того, как пробьют отбой. Буду периодически отсылать Инне (Ростовцевой – Prosodia) всё, что выйдет серьёзным. У неё – моя литературная копилка и судилище». (10.01.1963)

Инна Ростовцева тогда работала редактором в Центрально-Черноземном книжном издательстве. Ей был симпатичен молодой, пусть и оступившийся поэт. Александр уже был известен как поэт, он принимал участие в поэтических семинарах, у него были публикации в воронежских изданиях.

25-летняя Ростовцева показала стихи Прасолова А.Т. Твардовскому, редактору «Нового мира».

Литературовед Владимир Лакшин так описал читку прасоловских стихов в редакции «Нового мира» 21 мая 1964 года: «Сегодня А. Т. пришел в редакцию с пачкой чужих стихов и просил «малую редколлегию» собраться у него в кабинете – послушать. А чьи – не говорит. После второго или третьего стихотворения, когда мы (Закс, Дементьев и я) выразили одобрение, сказал: «Вот я и думаю – или я в стихах уже ничего не понимаю, выстарился совсем, или тут что-то есть». Стал читать дальше, один листок выкладывая за другим, – и все неплохо, а есть просто отличные строки. «Травы стремленье штыковое…» «Тут и я позавидовал – почему сам не догадался так сказать?» – прокомментировал Твардовский».

С увлечением читая стихотворение за стихотворением, Твардовский комически сердился на скептическое ворчанье Закса: «Не «ничего», а превосходно. Разве наши эстрадные мальчики так умеют писать? Тут культура видна, автор и Пушкина, и Тютчева знает, а пишет по-своему…»

«Эстрадные мальчики» – это Евтушенко, Вознесенский, Рождественский.

Прасолова Твардовский счел антиподом этих поэтов. Прасолов шел в другом направлении. Позже это направление в советской поэзии критики назовут «тихой лирикой», а Прасолова наряду с Рубцовым и Соколовым объявят его ключевой фигурой.

«Листа несорванного дрожь» - можно назвать классическим «тихолирическим» стихотворением. Тут тебе угадывается и неброский русский пейзаж, и единение человека с природой, и традиционный стихотворный размер, и скромная метафора, и где-то за горизонтом - неизбежная смерть, навевающая философское настроение.

Кандидат в члены ЦК КПСС Александр Твардовский помог Прасолову досрочно освободиться.

3 сентября 1964 года в два часа дня поэты встретились. Прасолов писал другу: «Не сочти за похвальбу, в разговоре с ним я убедился — я всегда шёл в поэзии единственно верным путём. Он меня убедил в этом... Смогу ли я убедить в этом окружающих меня людей?.."

Твардовский опубликовал в «Новом мире» (1964, № 8) 10 стихотворений Прасолова. Открывал подборку стих, который так понравился Твардовскому.

Весна — от колеи шершавой

До льдинки утренней — моя.

Упрямо в мир выходят травы

Из темного небытия.

И страшно молод и доверчив,

Как сердце маленькое, лист,

И стынет он по-человечьи,

Побегом вынесенный ввысь.

И в нас какое-то подобье:

Мы прорастаем только раз,

Чтоб мир застать в его недобрый

Иль напоенный солнцем час.

Нам выпало и то и это,

И хоть завидуем другим,

Но, принимая зрелость лета,

Мы жизнь за все благодарим.

Мы знаем, как она боролась

У самой гибельной стены,—

И веком нежность и суровость

В нас нераздельно сведены.

И в постоянном непокое

Душе понятны неспроста

И трав стремленье штыковое,

И кротость детская листа.

Твардовский помог Прасолову издать в столичном издательстве «Молодая гвардия» сборник «Лирика» (1966).

К сожалению, в дальнейшем «толстые» журналы и московские издательства не интересовались творчеством воронежского поэта. Все прижизненные книжки стихов Прасолова – а их было четыре – выходили в «Центрально-черноземном издательстве.

Отношения с воронежскими поэтами у Прасолова были не слишком гладкими. Он писал: «Кругом глухо, не знаю, что деется на воронежском Парнасе. Литсреда — штука тяжёлая, и если что родится в тебе, то только вне её».

В Воронеже Прасолов был изгоем. К тому же сильно пьющим.

Василий Белов в своих воспоминания о Прасолове приводит рассказ писателя В. Белокрылова.

«Сижу я в редакции где-то в обеденное время один, заходит пожилая женщина с ботинком в руке и почти полушепотом сообщает:

— Там, в поле, в стогу соломы шпион скрывается. Я шла мимо, вот его ботинок подняла, а самого не видала.

Я глянул — ботинок с ребристой подошвой, Алешкин.

— Спасибо, — говорю, — мамаша, сейчас разберемся.

Вбросил тот ботинок в люльку, завел мотоцикл и еду в поле. И вижу: навстречу мне бегут доярки, ведра на руках блестят на солнце. Останавливаюсь:

— Здравствуйте, бабоньки!

— Здравствуйте.

— А что это вы бежали по дороге?

— За нами человек гнался.

— Догнал?

— Догнал.

— А что же он стал с вами делать?

— Он стал стихи читать.

— Ну и как, хорошие стихи?

— Та стихи, может быть, и хорошие, но человек-то голый.

Подъезжаю к его «жилищу» в стогу:

— Что ты тут делаешь, Алексей?

— Тебе этого не понять. Я вхожу в природу.

И выдал он мне около двадцати отличных стихотворений. В общем-то такие его исчезновения всегда заканчивались новыми вещами».

1971 год Прасолов провел в больницах - лечил туберкулез.

Он писал жене: «Моё больничное положение. Уже третья по счёту палата… Лечат. Будет, видно, операция. Страшное — не она. Моё послебольничное будущее — без будущего. Вот что не страшно, а просто обрывисто. Вот и всё. Моя никчемность на свете уже настолько осознана, что я явственно вижу: как я последний раз вхожу к этим сволочам с этим вопросом — нужен ли я? — как выхожу от них, от этой партийной слизи, без отчаянья, без нужды уже в людях и в жизни. Остальное - дело доли секунд…»

2 февраля 1972 года Прасолов повесился. Эпитафия была дописана буквально за несколько дней до самоубийства.

Я умру на рассвете,

В предназначенный час.

Что ж, одним на планете

Станет меньше средь вас.

Не рыдал на могилах,

Не носил к ним цветов,

Только всё же любил их

И прийти к ним готов.

Я приду на рассвете

Не к могилам - к цветам,

Всё, чем жил я на свете,

Тихо им передам.

К лепесткам красногубым,

К листьям, ждущим луча,

К самым нежным и грубым

Наклонюсь я, шепча:

«Был всю жизнь в окруженье,

Только не был в плену.

Будьте вы совершенней

Жизни той, что кляну.

Может, люди немного

Станут к людям добрей.

Дайте мне на дорогу

Каплю влаги своей.

Окруженье всё туже,

Но, душа, не страшись:

Смерть живая - не ужас,

Ужас - мёртвая жизнь».

[1968-1972]